Тихий скромный Альмодовар и грудь Пенелопы Крус
* Сегодня пишу только про один фильм. Правда, Педро Альмодовара.
Los abrazos rotos Альмодовара, что наши прокатчики собираются перевести как «Разомкнутые объятия», мелодрама о слепом сценаристе, который когда-то был режиссером. Зрение он потерял лет пятнадцать назад в автокатастрофе, в которой погибла его любимая. Это была начинающая актриса, которой он отдал главную роль в своем, как выяснилось, последнем фильме. Именно на съемочной площадке и возник роман. Теперь слепой сценарист вспоминает, как этот роман развивался. Проблема была в том, что любимая являлась любовницей олигарха, который заодно стал продюсером фильма. Догадываясь об измене, олигарх послал на студию своего молодого сына – якобы для съемок документального фильма о фильме, а на деле с приказом шпионить. Сын издалека снимал разговоры притаившихся любовников – актрисы и режиссера, - а специально нанятая олигархом специалистка читать по губам расшифровывала ему потом, о чем они говорили. Сын олигарха был геем. Актрису-любовницу изобразила Пенелопа Крус. В общем, Альмодовар.
Как всегда в фильмах испанского мэтра, в «Разомкнутых объятиях» много тайн. Одна из них: была ли та ужасная автокатастрофа случайной или подстроенной олигархом? Другая: как получилась, что фильм, смонтированный и выпущенный без участия режиссера (сначала они с любовницей-актрисой были в бегах, а потом он после катастрофы лежал в больнице), оказался таким плохим? Еще одна загадка: откуда у Пенелопы Крус такая роскошная грудь, которую она – кажется, впервые в кинокарьере – демонстрирует на экране? Два раза в разные годы брал у нее интервью – она выглядела явно иначе.
Фильмы Альмодовара делятся на те, где больше смешного, и те, где больше печального. В «Объятиях» больше печального. Может, поэтому картину производит впечатление усталой. У Альмодовара уже был период (почти все 90-е), когда казалось, что он устал. Заодно начал повторяться. В «Высоких каблуках», «Кике», «Цветке моей тайны» и даже «Живой плоти» нет той энергии, которая буйствовала в «Женщинах на грани нервного срыва». Хотя в «Живой плоти» уже намечался прорыв. И он произошел. Следующие четыре фильма Альмодовара – это совсем другое, невероятное, каждый раз неожиданное кино: «Все о моей матери», «Поговори с ней», «Дурное воспитание», «Возвращение». Теперь, кажется, Альмодовар опять устал.
Впрочем, в фильме есть и роскошнейшие эпизоды. Например, когда Пенелопа возвращается из ванной, где приходила в себя после секса с нелюбимым старым олигархом, а тот лежит на постели так, словно помер. Он сначала хочет прикоснуться к нему, а потом явно говорит себе: «Сто-о-оп!». И закуривает. Вот эти секунд тридцать-сорок, пока она курит, а на лице ее проступает размышление о том, как всё может повернуться, если он и впрямь помер, просто замечательны.
Завтра тоже напишу про один фильм – Квентина Тарантино. Если попаду на него, конечно. Ожидается дикий лом.Ну все, гасим свет, Элвис покинул здание. «Бесславные ублюдки» — феноменальная халтура, катастрофа масштабов, не знаю, «Статского советника»: в истории заграничного кино я таких прыжков головой вниз в пустой бассейн не припомню; ни Чимино, ни Фридкин, ни Шьямалан такого все-таки не устраивали. Ну, может все проще — может они просто очень быстро его сляпали просто.
Во-первых это никакое не war movie — война есть только в фильме внутри фильма, который показывают в общей сложности секунд сорок. Все разговоры про «Грязную дюжину» и римейк Кастеллари — маркетинговый блеф; история зондеркоманды в тылу врага занимает ровно два куцых флэшбэка. Чем заняты остальные два часа — даже через 15 минут после сеанса, объяснить довольно трудно: люди в интерьерах произносят какие-то слова, притом 80 процентов времени — на французском или немецком с субтитрами, так что тарантиновская разговорная магия банально не используется. Все дико рыхло, временами Тарантино будто просыпается и пытается врубить Морриконе — но кажды раз мимо кассы. Брэда Питта две трети фильма нет. Тошнотворный, тошнотворный, тошнотворный Илай Рот появляется только вместе с Питтом, но ощущение, что он на экране все время. Славная Мелани Лоран в роли еврейской мстительницы, но ее мало. Смешной австриец Вальц, главный злодей — но его так много, что устаешь. Мэгги Чун вырезали, как кажется и половину фильма, где хоть что-то интересное происходило. Синефильские подмигивания окончательно перешли в формат выступления платного тамады, который сам смеется своим шуткам. Из кинематографических достижений — стрелочка с надписью «Геббельс» пририсованная к Геббельсу.
И так глупо все, так бессмысленно.
Еще подмывает, конечно, сказать, что они в конце все-таки — но черт, это совсем неприлично будет, пусть лучше Ксения Рождественская грех на душу возьмет.
Собрался вчера вечером на конкурсного Алена Рене, но люди, которые шли навстречу, начали делать такие страшные жесты — во втором «Джиперс Криперсе» мертвый Джастинг Лонг так проезжающим автобусам машет. В общем, у самого входа в зал я струсил, развернулся и пошел ужинать.
Через час должны показать Тарантино, фестивальная охрана со вчерашнего вечера готовилась к массовым беспорядкам, очередь стоит с шести часов, встал как дурак по будильнику, сижу теперь в пустом «Люмьере», смотрю, как он стремительно заполняется.
Смешно, конечно, но если Квентин сейчас окажется, пользуясь терминологией наших петербургских друзей, говном на палке (а такой шанс, похоже, есть), это будет значить не только и не столько «минус один» в списке любимых авторов (в конце концов, его прошлых фильмов никто не отменит). Очень много в этой жизни так или иначе завязано на то, что Квентин — он великий, и на него всегда можно положиться. Страшно представить, приезжаешь (не дай бог, конечно) лет через двадцать сюда, в конкурсе — старенький Квентин; идешь на него, а тебе люди крест-накрест руками машут и глазами так: поворачивай, не надо, одно расстройство.
"Побеждать" Марко Беллоккьо — это такая изобретательная, но излишне попсовая постановка про жену (хочется написать "внебрачную", и это будет правдой) Муссолини. Белоккьо замешивает свое кино на черно-белых фильмах, кинохронике, пишет всякие лозунги большими буквами во весь экран, — и совершенно, кажется, не понимает, зачем он это делает, помимо того, что "это просто красиво". Актеры тоже красивые. И страсти: в фильме периодически кто-то поет или страдает. Бессмысленно.
"Kinatay" Бриллианте Мендосы — зрелище абсолютно традиционное в своем стремлении к радикализму. Мендоса в прошлом году представил липкое и выпендрежное кино "Сервис". Сейчас он привез темную и вызывающую омерзение историю студента полицейской академии, который со своими друзьями и наставниками похищает проститутку, потом коллеги ее насилуют, расчленяют (герой носит пакеты, чтобы складывать части тела) и выкидывают в разных местах города. Все это показано с отрешенностью стороннего наблюдателя или даже кинозрителя, вынужденного смотреть скучное кино. Мендоза — один из тех, о ком будут говорить после фестиваля, и журнал "Кайе дю синема" назовет его (а может, после "Сервиса" уже и назвал, не знаю) открытием. По мне, это подростковые эксперименты человека, который пока (или вообще?) не может управлять простыми эмоциями на экране и вынужден пользоваться "шокирующими" костылями.
Гораздо интереснее "Independencia" Райа Мартина, показанная в "Особом взгляде". Филиппинец вышел на сцену перед фильмом и сказал, что готов умереть за кино. Его фильм о семействе, спрятавшемся в лесу от войны, — последовательная стилизация под кино начала века, с вырисованными задниками, мерцающим светом и рвущейся пленкой вместо титра "прошло десять лет".
И давно хотела сказать пару слов про "Мать" Бон
Джун-хо. Это такой чернушный детектив, где, как в нашем любимом "Хосте"
того же автора, действуют дурачки и блаженные. Городского дурачка
обвиняют в убийстве школьницы, и мать дурачка, не веря, что сын на
такое способен, предпринимает собственное расследование. Ее просят
"никому не верить", потому что все вокруг все придумывают, а сын не в
состоянии ничего вспомнить. Самое интересное, что все важные события
происходят в правой части экрана. Куда там надо смотреть, когда
вспоминаешь, налево? А когда выдумываешь — направо? Зрители "Матери"
смотрели направо. Все это выдумки.
Как я ни скрывался, Джим Кэрри настиг меня на премьере картины «Я люблю тебя, Филипп Морис», поставленной сценаристами «Плохого Санты» комедии о двух геях (первый – исхудавший Кэрри, второй – Эван Макгрегор), которых постоянно разлучала тюрьма. Чтобы не разочаровывать толпу, Кэрри немного покривлялся («Рад вас приветствовать в этом бункере, построенным Сопротивлением»), сказал, что за всю свою карьеру прочитал всего три стоящих сценария («Шоу Трумена», «Вечное сияние чистого разума» и «Филипп Морис») и убежал на самолет дальше рекламировать диснеевскую «Рождественскую песню».
В полдевятого утра показали нового Альмодовара, о котором рассказываю только сейчас, потому что злодеи из бигмира в самый разгар дня устроили у нас на сайте «технические работы», и теперь возле моих дико рейтинговых постов написано «18 просмотров». Ненавижу.
Что-то я отвлекся.
В «Разорванных объятиях» пожилой толстосум мстит кинорежиссеру за разбитое сердце тем, что монтирует его комедию из самых худших дублей. И вся драма построена на том, что герои смотрят кино, снимают кино и говорят о кино - от «Лифта на эшафот» до Голди Хоун. Пенелопа, богиня, меряет разные парики и ходит голой. На пять секунд появляются классические дивы режиссера Чус Лампреаве и Росси де Пальма. По поводу париков, кстати, есть чудесный афоризм: «Не улыбайся, парик и без того достаточно фальшивый».
Альмодовара, как и Триера, нельзя смотреть в отрыве от его личности и, так сказать, творчества, и «Объятия» - это, конечно, essential Альмодовар, «лучшее, любимое и только для вас», но Ветку таки давать не за что.
С претендентами на «Золотую пальмовую ветвь» вообще тяжко. Я, как уже говорил, озолотил бы Арнольд или Одийяра, но они слишком нормальны, слишком здоровы для Каннского кинофестиваля. Джонни То повторяется. Джейн Кэмпион нудная. Чан-Вук Пак глупый. Энг Ли бессмысленный. Кен Лоуч слишком добрый. Ларс фон Триер слишком злой. Уж точно ничего не получат «Дикие травы» Алена Рене, старческий, топчущийся на месте экзерсис о пенсионерской скуке в духе Эльдара Рязанова.
Тем временем впереди еще Гаспар Ноэ, Цай Мин-Лян, Элиа Сулейман, Квентин Тарантино и Михаэль Ханеке. Тарантино и Ханеке уже сегодня.
И еще одно, чтобы не забыть: на вечеринке Chopard была Кристина Леонидовна Черновецкая, дочь киевского мэра. Мы оба люди занятые, поговорить не удалось.
Румыны, у которых, как известно, не бывает плохих фильмов, в этом году в облегченном составе — я пропустил, увы, «Police, adjective», который все очень хвалят, зато посмотрел сейчас пресловутые «Сказки золотого века», спродюсированные позапрошлогодним каннским лауретом Кристианом Мунжу — уже запутался, «4 месяца, 3 недели, 2 дня» изначально выросли из этого проекта, или он из них вырос, участники путаются в показаниях.
Это пять анекдотов про эпоху Чаушеску — в основном на съестную тематику, есть, правда, и про любовь — все по сценарию Мунжу, снятые разными молодыми (но не настолько, чтоб не застать социализм) румынами. Эпизоды показывают в хаотическом порядке, плюс есть шестой, секретный, который специально вклеят только для одного из показов — они сами объясняют, что это такой концептуальный способ дать западному зрителю ощутить, что такое дефицит (хм, ну ок). Из концептуальных же, видимо, соображений, главки не подписаны, в титрах режиссеры идут общим списком. Я, впрочем, почти уверен, что угадал, какой снимал сам Мунжу — кажется, про Бонни и Клайда, которые воруют бутылки: там очень выпукло дана его любимая идея про то что бывают люди, а бывают кулечки — правда там, в отличие от «4 месяцев...», кулечек скорее проигрывает, а человек скорее торжествует.
С поправкой на то, что альманахи — в принципе мировое зло, довольно симпатично все. Истории (как, впрочем, и положено анекдотам) очень простые и популистские, но из пяти глав — три прям удачных. Приз зрительских симпатий, конечно, у той, где семья трусливого миллиционера в однокомнатной квартире пытается убить свинью так, чтоб соседи не услышали — я, впрочем, слишком сочувствовал героине, чтоб смеяться.
К любимому разговору про «насколько эти чертовы румыны лучше нас» — вот у нас, когда начинают обличать прошлое, обязательно лезут к Сталину, с которым все более-менее понятно, да и фактура обсосана до костей давно — а вот 80-е, которые ближе, любопытней по части смыслов и уж точно смешнее — никто кроме Балабанова снимать не пытается даже.
В «Прерванных объятьях» Альмодовара есть, кроме прочего, момент, когда Пенелопа Крус плачет на помидоры, как вам это понравится. Вообще фильм, конечно, упоителен в своем бесcтыдстве. Мне вся эта эстетика помидорной фантазии немножко чужда, но правда ведь — два человека на свете могу себе позволить работать настолько за рамками приличий — он и Вуди Аллен.
Даже неловко пересказывать, что там происходит: слепцы, богачи, рак
желудка, падение с лестницы, «знаешь, а на самом деле он твой отец».
Плюс это все история из жизни кинематографистов. Соответсвенно внутри
фильма есть снятый героями фильм 90-х годов — тоже с Пенелопой: его
показывают крохотными кусочками на монтаже, а в самом конце идет
полноценная сцена. И он в этих кусочках так гениально включаят себя
15-20 летней давности, что очень заметно становится на контрасте, какая
все-таки ерундистика то, что он сейчас делает.
* Однако, середина пути. Перепутья не заметно. Но заметны жесткие тенденции Канна-2009: секс и насилие. Это отнюдь не любовь и кровь. Это принципиально другое. На сей день в конкурсной программе был только один фильм без насилия и даже, как ни странно, секса. «Даже», потому что речь о фильме Энга Ли про Вудсток, где в реальности секса было, сами понимаете, выше крыши. Но, как ни странно, это пока самый слабый фильм конкурса.
* Должен признаться в грехе: из-за хлопот, в том числе самообязательства вести этот дневник, пропустил одну конкурсную картину – «Месть» Джонни ТО. Надеюсь поймать ее в последний фестивальный день, воскресенье, когда все конкурсные картины повторяют в разных залах еще раз – для нерадивых. Но в фильме ТО – опять-таки секс и насилие. Кстати, каждое утро идя к фестивальному Дворцу, вздрагиваю возле одного магазина прессы. Перед дверьми выставлена крупная реклама обложки какого-то из главных французских журналов. Какого – никак не запомню, потому что взгляд притягивает изображенное на обложке лицо, снятое в профиль: сильно постаревший морщинистый Путин. Знаете, кто это на самом деле? Джонни Холлидей, который сыграл у ТО главную роль. Поскольку фильм пока не видел, а рапортовать о конкурсной программе подрядился, процитирую аннотацию из фестивального каталога: «A father comes to Hong Kong to avenge his daughter, whose family was murdered. Officially, he’s a French chef. Twenty years ego, he was a killer». Сумрачно, нуарно, очень ТОшно, не правда ли?
* Коли уж заговорили про секс и насилие, должен признаться, что спустя сутки фильм фон Триера «Антихрист» начинает мне нравиться. Хотя я естественно никогда не рекомендовал бы его людям с неустойчивой, то есть нормальной, не испорченной и не закаленной просмотром актуального фестивального кино психикой. Больше того: я даже готов допустить, что ошибался. Что Триер не стебался, а действительно желал снять серьезное кино. Про то, скажем, что Антихрист – это даже не природа и не женщина, а сексуальное влечение как таковое. Посвящение фильма Тарковскому – тоже, возможно, не стеб и не прием, чтобы раздразнить и без того разъяренных недоброжелателей. В фильме можно найти непрямые цитаты из того же «Зеркала», а на сегодняшней пресс-конференции Триер очень много говорил о Тарковском.
* На другую тему. Вдруг подумал о странном парадоксе. Все фильмы делятся на две категории. Одни кажутся хорошими исключительно в том случае, когда ты почему-то был вынужден прервать просмотр на середине: ушел с сеанса или остановил диск, а потом долго к нему не возвращался. Другие гениальны, только если посмотрел их полностью, хотя в середине хотелось сбежать. Пример фильма, который явно будет недооценен по вине этого Канна (потому что многие серьезные люди с него сбежали) - внеконкурсная длиннющая (2 часа 21 минута) «Агора» Алехандро Аменабара. Того самого испанца (родившегося, кстати, в Чили) Аменабара, который сделал Open Your Eyes, «Других» и «Внутреннее море».
Сбегали с фильма потому, что показалось, будто Аменабар снял типичный до самопародийности пеплум, исторический супербоевик: англоязычный, с Рейчел Уайц в главной роли (а, кстати, одна из моих любимых актрис). Но, досмотрев до конца, понимаешь, что это очень умный, без банальностей красивый фильм о том, как человечество в ходе революций постоянно уничтожает культуру, мораль и демократию, которые достигли определенных высот. Чтобы потом начать отчаянно воссоздавать те же культуру и мораль, которые, обретя прежние высоты, будут уничтожены очередными революционерами-варварами. Речь, в данном случае, о том, как христиане завоевывали Александрию IV века, как христианская религия постепенно превращалась из религии рабов в религию господ, как в итоге погибла интеллектуальная элита Александрии, а заодно – в пламени местного крестового похода – легендарная Александрийская библиотека. Фильм не против христиан, он просто показывает, что всякая религия, особенно в своей юности, ведет себя варварски. Уайц, между прочим, играет реальную женщину, знаменитую как математик и астроном, многие открытия которой были подтверждены только в XVII веке, в частности, Кеплером. Но новой революционной религии, которая побивала несогласных камнями, ни она, ни ее открытия нужны не были.
При этом «Агора» фильм вполне массовый – хорошая любовная мелодрама и столь же хорошо продуманный боевик.
* Еще одна картина, которую оцениваешь только в ее финале, конкурсный «Кинатай» филиппинца Брильянте Мендозы. Не помню, писал ли о том, что президент Канна Жиль Жакоб считает этот год юго-восточно-азиатским: по его словам, мир прирастает прежде всего тамошним кино. Такое заявление крестного отца фестивального движения кажется категоричным. Не только потому, что в Канне есть недурственное кино из других регионов, но и потому, что азиатский год в Канне уже был. В 2004-м тогдашний председатель жюри Квентин Тарантино принципиально наградил только фильмы из Юго-Восточной Азии. Если не считать «Золотой пальмовой ветви», присужденной Майклу Муру за «Фаренгейт 9/11». При этом он принципиально проигнорировал «2046» Вонга Кар-вая. Судя по всему, Тарантино счел этот фильм спекулятивным, слишком адаптированным для европейского и американского сознания, подделкой под истинный кино-Восток.
Про Тарантино я вспомнил не зря. Он редкий режиссер, который смотрит фильмы других, причем конкурентов. Обычно режиссеры являются в Канн только на представление своих картин. Тарантино же, чьих «Бесславных ублюдков» надеюсь увидеть в среду, прибыл на весь срок и подчеркнуто смотрит лишь картины из Юго-Восточной Азии. Когда он явился на моих глазах на дневной показ фильма Мендозы, зал устроил ему овацию. Надеюсь, Квентину фильм понравился. Потому что в итоге понравился и мне, хотя часа полтора я проклинал всё на свете.
Там поначалу полчаса филиппинского общественного транспорта и тамошней же свадьбы, снятых ручной камерой а-ля датская «Догма» на пределе звука. А потом час, когда вообще ни черта не видно: действие теплится в салоне микроавтобуса, в котором несколько мужиков едут ночью неизвестно куда и зачем, бросив на пол избитую связанную проститутку, а камера еще и мечется как обезумевшая.
А потом – жесточайшее изнасилование, жуткое убийство и подробная расчлененка трупа. Нет-нет, мне не нравится расчлененка. Просто все становится на свои места. Картина, собственно, социальная. Она о том, что в условиях новейшего материального неравенства, которое на Филиппинах такое же, что и в России, простые хорошие пареньки ввязываются в сомнительные дела. Надеясь, что ничего страшного. Люди, с которыми они встречаются по сомнительному делу, тоже вроде бы ничего: гоняют за пивом, спрашивают о семье, делятся жизненным опытом. А жизнь-то, на самом деле, перевернулась вмиг и навсегда. Потому что дело не швах и даже не ужас, а реально - ужас-ужас-ужас.
* Длинно чего-то пишу. Про два других фильма – коротко (ха-ха! – сказал я себе, проглядев задним числов следующую запись). Посмотрел «Царя. Ивана Грозного и митрополита Филиппа» Павла Лунгина. Отечественные коллеги-критики после просмотра заявили, что фильм, по крайней мере, лучше «Тараса Бульбы». Но лучше «Тараса» быть несложно. Так что остается вопрос: как эту старообрядческую (я не про религию, а про уровень киномышления), предельно идеологизированную мутотень мог отобрать Каннский фестиваль? Лунгин входил в 90-е в престижный круг каннских авторов. Но симптоматично, что среди его картин в каннском каталоге не значится даже «Остров». То есть в Канне о нем подзабыли.
Фильм с плохой драматургией, ужасающей массовкой и отчаянно банальной закадровой пафосной музыкой оправдывает только одно: возможно (но не уверен), Лунгин хотел намекнуть нашей современной церкви, что она должна вести себя с набирающей абсолютный вес властью как Филипп вел себя с Грозным: говорить ей правду в глаза, а не вылизывать пятую точку. Но не факт, что трактую фильм правильно. Худшее в нем: Иван Охлобыстин в роли царского шута. Я искренне не понимаю, как человек может быть батюшкой – и постоянно играть преомерзительные роли, которые кажутся кощунством даже мне (за Господа не отвечаю). Во время просмотра мне искренне захотелось абсолютной власти минут на пять. Нет, я не казнил бы Охлобыстина, хотя он, право, того достоин. Но я подписал бы указ о его бесповоротном отлучении от экрана.
Впрочем, в фильме хороши Петр Мамонов и особенно Олег Янковский: соответственно Грозный и Филипп.
* При этом интерес к русской истории в мире сохраняется – в том числе истории ближайшей. Её (я об этом пару раз писал) почему-то как черт от ладана сторонится новорусский кинематограф.
Итальянцы анонсировали в Канне начинающиеся 8 июня съемки фильма Gorbaciof (of на рекламе явно отваливается, намекая на закат карьеры последнего советского лидера): Il cassiere col vizio del gioco. По-английски The Cashier Who Liked Gambling, то бишь «Уволенный, который любил азартные игры». В роли Горбачёффа актер с изумительной фамилией Тони Сервилло – типа Тони Низкопоклонник.
Но итальянцы, в отличие от нас, внимательны и к своей истории. Только что посмотрел конкурсный фильм Марко Белоккио (дебютировавшего в 60-е классическими теперь «Кулаками в кармане») Vincere – скорее всего, надо интерпертировать как «Победитель». Знаете, о ком фильм? О Бенито Муссолини. Точнее, о женщине, родившей от него сына: обоих он не признавал, сделал тайной фашистской истории. В сюжете интереснее всего то, что Муссолини начинал как ярый социалист и сторонник демократии. По форме же фильм (что тоже нестандарт) – этакий оперный, напоминает о главном перестроечном фильме СССР «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Всё в нем чрезмерно, персонажи, включая Муссолини, не упускают случая спеть гимн великой Италии либо оперную арию. Еще фильм сделан в традициях классической сатиры, а также советского киноагитпропа времен немого кино.
Кстати, и в этом фильме полно крови и обязательного для Канна-2009 секса. Дуче разгуливает голым и ведет себя как парень-не-промах. Иногда даже вздрагиваешь: а вдруг его очередной любовницей окажется Шарлотта Гензбур? С ее лопатой, сверлом, гаечным ключом, ножницами и прочими, по мнению Ларса фон Триера, пригодными для любовного акта инструментами?
Мне было интересно.
Вчера зеваки оккупировали заграждения вокруг входа в отель «Карлтон», который посыпали искусственным снежком в честь презентации «Рождественской песни» Роберта Земекиса с Джимом Кэрри. Лично я даже не стал забирать приглашение на круглый стол. Джим Кэрри? На це немае часу.
Вместо того чтобы еще раз искупаться, черт дернул пойти на «Царя» Павла Лунгина, рассказывающего о том, как царь Иван Грозный (Петр Мамонов), вконец осатаневший от паранойи, возвел в сан московского митрополита соловецкого игумена Филиппа (Олег Янковский), у которого от злодеяний государя полезли глаза на лоб.
Русские «Царя» очень хвалят (ну еще бы), а я, может быть, сидел слишком близко к экрану, но не увидел ничего, кроме бутафорских бревен, оглушительно орущей массовки и одномерных персонажей в исполнении выдающихся актеров. Мамонов все время делает страшные глаза. Янковский играет монотонный испуг. Охлобыстина можно было бы и пораньше спалить на костре.
Как-то не очень верится, что господин Лунгин, всю жизнь снимавший светское кино («Такси-блюз», «Свадьба», «Олигарх»), вдруг неожиданно переменился и теперь второй фильм подряд тычет зрителю иконами в лицо и сочиняет диалоги на основании Святого Писания. Возникает ощущение, что он просто следует конъюнктуре рынка, после того как «Остров» с его быстрорастворимой духовностью неожиданно стал большим хитом.
Оно-то ладно, Лунгин в «Особом взгляде», а вот как в конкурсную программу попал «Преодолеть» Марко Беллоккио – тайна сия великая. Это средней руки коммерческая драма, типа «Папы Джованны» из прошлогодней Венеции, о женщине, которую до такой степени очаровали пылкие речи Бенито Муссолини, что она родила ему сына. Первую треть фильма дамочка целуется с Муссолини взасос, прерываясь только на то, чтобы продать недвижимость и драгоценности и принести любимому мешочек денег, а оставшееся время умоляет медсестер разных психушек передать ее письма Дуче лично в руки. На фоне Беллоккио не взятые в конкурс «Тетро», «Мать» и новый Джармуш выглядят просто издевательством.
У меня требуют подробности о последнем Кене Лоуче. Что ж, извольте.
Почтальону Эрику Бишопу за пятьдесят. Его приятель по работе приносит книжку по медитациям: нужно закрыть глаза и представить, что стоишь лицом к лицу со своим кумиром. У почтальона это Эрик Кантона, легендарный форвард «Манчестер Юнайтед» французского происхождения, которому он перессказывает свои беды. В кульминации два автобуса вооруженных битами футбольных фанов в масках Кантона обливают краской двух бандитов с намерением выложить запись этого действа на ютьюб. Вряд ли это вторая Пальм д’ор, но все очень радовались и смеялись.
Пойду-ка я на Альмодовара."