Каннский фестиваль 2009 в лицах
Статистика, история и подробности фестиваля
2008 2007 2006 2005 2004 2003 2002 2001 2000
Источники:
Роман Волобуев "Афиша"
Всё о Каннском кинофестивале Текст: Ксения Рождественская (Блог film.ru)
Валерий Кичин, Канны 
Блог: Алексей Тарасов Старший редактор журнала "Афиша"
Юрий Гладильщиков
Сны "Антихриста"
Ларс фон Триер показал Канну гиперрадикальное кино
|
"Российская газета" -
Федеральный выпуск №4913 (89) от 20 мая 2009 г. |
"Антихрист" Ларса фон Триера был в числе самых ожидаемых. Его ждали как явления юродивого народу - что он там опять начудит. Так не ждут серьезное кино. Пресса была полна материалами о еще никем не виденном фильме, и материалы эти полны иронии.
"Антихриста" Триер сделал в период своей широко объявленной депрессии. Он всегда извещает публику о наступлении какого-нибудь нового периода своей жизни. Был момент, когда он придумал камеру без штатива, - возвестил рождение "Догмы". Потом была эра неприязни к самолетам и следственно к Америке, куда только самолетом можно долететь, - явилась шумная "антиамериканская трилогия". Правда, третья часть "Васингтон" еще даже не брезжит и, скорее всего, трилогия останется дилогией. А теперь Триер два года долгими бессонными днями лежал на кровати недвижно, рассматривая стену, и, как сообщалось в печати, не мог решить, выпить ему стакан воды или не выпить.
Наверное, появление на свет "Антихриста" можно считать первым признаком излечения. Правда, стоять за камерой, как обычно, Триер не отважился: слишком слаб. Понятно: человек выходит из депрессии, и первое, что он видит вокруг, - это фильм ужасов. Впрочем, Триер, согласно его заявлениям, не понимает, что такое жанровое кино: "Как только я делаю жанровое кино, выходит что-то другое", - признается он журналу Variety. И действительно, если вспомнить: в "Танцующей в темноте" он делал пародию на американский мюзикл - получилась индийская мелодрама. Теперь он тоже не вполне уверен, что "Антихрист" - ужастик. Во всяком случае, актриса Шарлотта Гэйнсбур в интервью утверждала, что мазохистские сцены, которые ей пришлось играть, близки к порнографии. Писали, что в картине рекордное количество ужасов. Со сверхъестественными силами Триер уже имел дело в "Королевстве" и считает ужастик жанром "очень комфортабельным": можно забыть о логике и дать волю фантазии. Ползли также слухи о невиданном градусе жестокости и натурализма, и это, пишет Variety, Триер охотно подтверждал со счастливой улыбкой на устах. Значит, вышел из депрессии. И его порноужастик был здесь родом терапевтического средства - он сублимировал на экране видения, страхи и комплексы Триера. Режиссер охотно рассказывал, что восстановился примерно на 50 процентов, но для полного излечения отвел себе ближайшие семь лет.
Своего "Антихриста" он считает наполовину документальной лентой, наполовину - стилизацией, причем с уклоном в романтику. Называет картину "детской", хотя особо оговаривает, что детям ее смотреть нельзя. Судя по пространным титрам, привлек к работе экспертов по паранормальным явлениям, паранойе, порнографии, психоанализу, женоненавистничеству и экзорсизму. Подчеркивает, что это его главный фильм жизни, говорит о своих родовых связях со Стриндбергом, Бергманом и Ницше, чей "Антихрист" был настольной книгой его детства. Но категорически отвергает связь этой дьяволиады с религией: "Я человек нерелигиозный и все более чувствую себя атеистом. Религия - дерьмо, я это слишком хорошо знаю". Вступать в ту же воду принципиально не хочет, а хочет каждый раз изобретать себя заново. По поводу Канна Триер не обольщался: "Наверное, это будет ужасно, но это часть моей работы". Иными словами, к провалу мастер был заранее готов, но втайне надеялся на чудо.
Чуда не произошло. Картина действительно оказалась детской в том смысле, что только детям могут прийти в голову столь оглушительно наивные образы, существующие вне логики и даже вне общечеловеческой мифологии. Это плоды творчества младенца, который разрывает куклу на части и пытается бессистемно приспособить ногу к носу или задницу - к причинному месту.
Картина открывается черно-белым прологом, целиком снятым в рапиде: движения на экране заторможены как во сне - страшном или эротически сладостном. В прологе любящие супруги лишаются единственного маленького сына: пока они в ванной под шум стиральной машины занимаются любовью, он выпадает из окна. Потом начинается собственно фильм, уже в цвете. Там супруги, пережив первые страшные дни отчаяния, решают отправиться в заброшенный лесной домик под названием "Рай", чтобы там оттаять душой. Но в лесной глуши с ними начинают происходить какие-то жуткие изменения: рай становится адом, из-под земли являются говорящие волки с разверстыми кишками, из чащи - лань, на ходу исторгающая осклизлый плод. Композиции начинают отсылать к образам Босха. А в любящую супругу, по-видимому, вселяется бес: она обращается в истеричную фурию, пытается мужа зверски насиловать и потом даже убить.
Надо сказать, что зал принимал явление такого кинематографического экстрима в высшей степени весело: хохотом был встречен уже первый устрашающий титр, потом иронический смех то и дело нарушал трагическое развитие событий. Титр, посвящающий картину Андрею Тарковскому, вызвал новый взрыв веселья, а в финале зал наградил автора таким громовым дружным буканием, какого в Канне я не припомню. Это был скандальный провал режиссера, потерявшего вкус, чувство меры и, увы, кажется, разум. И он это подтвердил на утренней пресс-конференции, гордо объявив: "Я - лучший режиссер мира!"
Каннский дневник. День шестой, 18 мая 2009-го
May. 19th, 2009 | 03:46 am
Юрий Гладильщиков
Муссолини, умный пеплум и придурок Охлобыстин
* Однако, середина пути. Перепутья не заметно. Но заметны жесткие тенденции Канна-2009: секс и насилие. Это отнюдь не любовь и кровь. Это принципиально другое. На сей день в конкурсной программе был только один фильм без насилия и даже, как ни странно, секса. «Даже», потому что речь о фильме Энга Ли про Вудсток, где в реальности секса было, сами понимаете, выше крыши. Но, как ни странно, это пока самый слабый фильм конкурса.
* Должен признаться в грехе: из-за хлопот, в том числе самообязательства вести этот дневник, пропустил одну конкурсную картину – «Месть» Джонни ТО. Надеюсь поймать ее в последний фестивальный день, воскресенье, когда все конкурсные картины повторяют в разных залах еще раз – для нерадивых. Но в фильме ТО – опять-таки секс и насилие. Кстати, каждое утро идя к фестивальному Дворцу, вздрагиваю возле одного магазина прессы. Перед дверьми выставлена крупная реклама обложки какого-то из главных французских журналов. Какого – никак не запомню, потому что взгляд притягивает изображенное на обложке лицо, снятое в профиль: сильно постаревший морщинистый Путин. Знаете, кто это на самом деле? Джонни Холлидей, который сыграл у ТО главную роль. Поскольку фильм пока не видел, а рапортовать о конкурсной программе подрядился, процитирую аннотацию из фестивального каталога: «A father comes to Hong Kong to avenge his daughter, whose family was murdered. Officially, he’s a French chef. Twenty years ego, he was a killer». Сумрачно, нуарно, очень ТОшно, не правда ли?
* Коли уж заговорили про секс и насилие, должен признаться, что спустя сутки фильм фон Триера «Антихрист» начинает мне нравиться. Хотя я естественно никогда не рекомендовал бы его людям с неустойчивой, то есть нормальной, не испорченной и не закаленной просмотром актуального фестивального кино психикой. Больше того: я даже готов допустить, что ошибался. Что Триер не стебался, а действительно желал снять серьезное кино. Про то, скажем, что Антихрист – это даже не природа и не женщина, а сексуальное влечение как таковое. Посвящение фильма Тарковскому – тоже, возможно, не стеб и не прием, чтобы раздразнить и без того разъяренных недоброжелателей. В фильме можно найти непрямые цитаты из того же «Зеркала», а на сегодняшней пресс-конференции Триер очень много говорил о Тарковском.
* На другую тему. Вдруг подумал о странном парадоксе. Все фильмы делятся на две категории. Одни кажутся хорошими исключительно в том случае, когда ты почему-то был вынужден прервать просмотр на середине: ушел с сеанса или остановил диск, а потом долго к нему не возвращался. Другие гениальны, только если посмотрел их полностью, хотя в середине хотелось сбежать. Пример фильма, который явно будет недооценен по вине этого Канна (потому что многие серьезные люди с него сбежали) - внеконкурсная длиннющая (2 часа 21 минута) «Агора» Алехандро Аменабара. Того самого испанца (родившегося, кстати, в Чили) Аменабара, который сделал Open Your Eyes, «Других» и «Внутреннее море».
Сбегали с фильма потому, что показалось, будто Аменабар снял типичный до самопародийности пеплум, исторический супербоевик: англоязычный, с Рейчел Уайц в главной роли (а, кстати, одна из моих любимых актрис). Но, досмотрев до конца, понимаешь, что это очень умный, без банальностей красивый фильм о том, как человечество в ходе революций постоянно уничтожает культуру, мораль и демократию, которые достигли определенных высот. Чтобы потом начать отчаянно воссоздавать те же культуру и мораль, которые, обретя прежние высоты, будут уничтожены очередными революционерами-варварами. Речь, в данном случае, о том, как христиане завоевывали Александрию IV века, как христианская религия постепенно превращалась из религии рабов в религию господ, как в итоге погибла интеллектуальная элита Александрии, а заодно – в пламени местного крестового похода – легендарная Александрийская библиотека. Фильм не против христиан, он просто показывает, что всякая религия, особенно в своей юности, ведет себя варварски. Уайц, между прочим, играет реальную женщину, знаменитую как математик и астроном, многие открытия которой были подтверждены только в XVII веке, в частности, Кеплером. Но новой революционной религии, которая побивала несогласных камнями, ни она, ни ее открытия нужны не были.
При этом «Агора» фильм вполне массовый – хорошая любовная мелодрама и столь же хорошо продуманный боевик.
* Еще одна картина, которую оцениваешь только в ее финале, конкурсный «Кинатай» филиппинца Брильянте Мендозы. Не помню, писал ли о том, что президент Канна Жиль Жакоб считает этот год юго-восточно-азиатским: по его словам, мир прирастает прежде всего тамошним кино. Такое заявление крестного отца фестивального движения кажется категоричным. Не только потому, что в Канне есть недурственное кино из других регионов, но и потому, что азиатский год в Канне уже был. В 2004-м тогдашний председатель жюри Квентин Тарантино принципиально наградил только фильмы из Юго-Восточной Азии. Если не считать «Золотой пальмовой ветви», присужденной Майклу Муру за «Фаренгейт 9/11». При этом он принципиально проигнорировал «2046» Вонга Кар-вая. Судя по всему, Тарантино счел этот фильм спекулятивным, слишком адаптированным для европейского и американского сознания, подделкой под истинный кино-Восток.
Про Тарантино я вспомнил не зря. Он редкий режиссер, который смотрит фильмы других, причем конкурентов. Обычно режиссеры являются в Канн только на представление своих картин. Тарантино же, чьих «Бесславных ублюдков» надеюсь увидеть в среду, прибыл на весь срок и подчеркнуто смотрит лишь картины из Юго-Восточной Азии. Когда он явился на моих глазах на дневной показ фильма Мендозы, зал устроил ему овацию. Надеюсь, Квентину фильм понравился. Потому что в итоге понравился и мне, хотя часа полтора я проклинал всё на свете.
Там поначалу полчаса филиппинского общественного транспорта и тамошней же свадьбы, снятых ручной камерой а-ля датская «Догма» на пределе звука. А потом час, когда вообще ни черта не видно: действие теплится в салоне микроавтобуса, в котором несколько мужиков едут ночью неизвестно куда и зачем, бросив на пол избитую связанную проститутку, а камера еще и мечется как обезумевшая.
А потом – жесточайшее изнасилование, жуткое убийство и подробная расчлененка трупа. Нет-нет, мне не нравится расчлененка. Просто все становится на свои места. Картина, собственно, социальная. Она о том, что в условиях новейшего материального неравенства, которое на Филиппинах такое же, что и в России, простые хорошие пареньки ввязываются в сомнительные дела. Надеясь, что ничего страшного. Люди, с которыми они встречаются по сомнительному делу, тоже вроде бы ничего: гоняют за пивом, спрашивают о семье, делятся жизненным опытом. А жизнь-то, на самом деле, перевернулась вмиг и навсегда. Потому что дело не швах и даже не ужас, а реально - ужас-ужас-ужас.
* Длинно чего-то пишу. Про два других фильма – коротко (ха-ха! – сказал я себе, проглядев задним числов следующую запись). Посмотрел «Царя. Ивана Грозного и митрополита Филиппа» Павла Лунгина. Отечественные коллеги-критики после просмотра заявили, что фильм, по крайней мере, лучше «Тараса Бульбы». Но лучше «Тараса» быть несложно. Так что остается вопрос: как эту старообрядческую (я не про религию, а про уровень киномышления), предельно идеологизированную мутотень мог отобрать Каннский фестиваль? Лунгин входил в 90-е в престижный круг каннских авторов. Но симптоматично, что среди его картин в каннском каталоге не значится даже «Остров». То есть в Канне о нем подзабыли.
Фильм с плохой драматургией, ужасающей массовкой и отчаянно банальной закадровой пафосной музыкой оправдывает только одно: возможно (но не уверен), Лунгин хотел намекнуть нашей современной церкви, что она должна вести себя с набирающей абсолютный вес властью как Филипп вел себя с Грозным: говорить ей правду в глаза, а не вылизывать пятую точку. Но не факт, что трактую фильм правильно. Худшее в нем: Иван Охлобыстин в роли царского шута. Я искренне не понимаю, как человек может быть батюшкой – и постоянно играть преомерзительные роли, которые кажутся кощунством даже мне (за Господа не отвечаю). Во время просмотра мне искренне захотелось абсолютной власти минут на пять. Нет, я не казнил бы Охлобыстина, хотя он, право, того достоин. Но я подписал бы указ о его бесповоротном отлучении от экрана.
Впрочем, в фильме хороши Петр Мамонов и особенно Олег Янковский: соответственно Грозный и Филипп.
* При этом интерес к русской истории в мире сохраняется – в том числе истории ближайшей. Её (я об этом пару раз писал) почему-то как черт от ладана сторонится новорусский кинематограф.
Итальянцы анонсировали в Канне начинающиеся 8 июня съемки фильма Gorbaciof (of на рекламе явно отваливается, намекая на закат карьеры последнего советского лидера): Il cassiere col vizio del gioco. По-английски The Cashier Who Liked Gambling, то бишь «Уволенный, который любил азартные игры». В роли Горбачёффа актер с изумительной фамилией Тони Сервилло – типа Тони Низкопоклонник.
Но итальянцы, в отличие от нас, внимательны и к своей истории. Только что посмотрел конкурсный фильм Марко Белоккио (дебютировавшего в 60-е классическими теперь «Кулаками в кармане») Vincere – скорее всего, надо интерпертировать как «Победитель». Знаете, о ком фильм? О Бенито Муссолини. Точнее, о женщине, родившей от него сына: обоих он не признавал, сделал тайной фашистской истории. В сюжете интереснее всего то, что Муссолини начинал как ярый социалист и сторонник демократии. По форме же фильм (что тоже нестандарт) – этакий оперный, напоминает о главном перестроечном фильме СССР «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Всё в нем чрезмерно, персонажи, включая Муссолини, не упускают случая спеть гимн великой Италии либо оперную арию. Еще фильм сделан в традициях классической сатиры, а также советского киноагитпропа времен немого кино.
Кстати, и в этом фильме полно крови и обязательного для Канна-2009 секса. Дуче разгуливает голым и ведет себя как парень-не-промах. Иногда даже вздрагиваешь: а вдруг его очередной любовницей окажется Шарлотта Гензбур? С ее лопатой, сверлом, гаечным ключом, ножницами и прочими, по мнению Ларса фон Триера, пригодными для любовного акта инструментами?
Мне
было интересно.
Футбол, фанат, пистолет, лузер, краска
Текст: Ксения Рождественская, 19.05.2009 16:41:49
Фон Триер, похоже, надеялся, что у всех будет шок и ужас, а все просто пару дней поговорили о его клиторе и забыли. Сегодня говорят уже о Кене Лоуче. Его "В поисках Эрика" — милое, доброе, гуманистическое (терпеть не могу это слово) кино, профессионально сделанное, с футболистом Эриком Кантоной в роли футболиста Эрика Кантоны. Кантона — кумир немолодого лузера, проэтосамившего свою жизнь и до сих пор вспоминающего поход на футбольный матч десятилетней давности как главное счастье. В семье у лузера проблемы, постепенно переходящие в полный криминал, но у него есть друзья — в том числе воображаемый друг Кантона. С футболистом он покуривает гаш перед сном и выслушивает его мудрые советы. Все бы хорошо, и фильм действительно несет свет и радость людям, хотя, в сущности, это просто расширенная лоучевская короткометражка из альманаха "У каждого свое кино". Там отец с сыном предпочитали кинематографу футбол, здесь футбол — сама идея футбола — оказывается даже больше кинематографа: это основа всей жизни, своеобразная религия, футбол помогает найти счастье и (слегка криминальным, но увлекательным способом) восстановить справедливость.
Тут только одна проблема. В январе на фестивале Сандэнс показали гениальное кино Роберта Сигела "Фанат", и слово "гениальное" тут не преувеличение. Но в широкий прокат фильм не вышел, на фестивалях особо не засветился, так что теперь все будут считать, что Лоуч в этом году первый, а значит, главный. И это очень жалко, потому что фильмы сюжетно схожи, такое ощущение, что Лоучу и Сигелу дали набор из одних и тех же предметов — футбол, фанат, пистолет, лузер, краска — но только первый сделал профессиональное крепкое кино, а второй сотворил чудо.
На том же Сандэнсе победил фильм Ли Дэниэлса "Push" (сейчас название
изменили на "Прешес", по имени главной героини). В Канне эта
слезовыжималка участвует в программе "Особый взгляд". Так вот, на
Сандэнсе во всех пресс-материалах и во всех газетах публиковали кадр из
фильма, где толстая, мрачная девка с ненавистью смотрит на своих
одношкольников, а здесь в газетах предпочитают кадр, где героиня,
одетая в вечернее платье, ослепительно улыбается в камеру. Вот вам и
разница между американскими независимыми и каннскими зависимыми.
"Побеждать" Марко Беллоккьо — это такая изобретательная, но излишне попсовая постановка про жену (хочется написать "внебрачную", и это будет правдой) Муссолини. Белоккьо замешивает свое кино на черно-белых фильмах, кинохронике, пишет всякие лозунги большими буквами во весь экран, — и совершенно, кажется, не понимает, зачем он это делает, помимо того, что "это просто красиво". Актеры тоже красивые. И страсти: в фильме периодически кто-то поет или страдает. Бессмысленно.
"Kinatay" Бриллианте Мендосы — зрелище абсолютно традиционное в своем стремлении к радикализму. Мендоса в прошлом году представил липкое и выпендрежное кино "Сервис". Сейчас он привез темную и вызывающую омерзение историю студента полицейской академии, который со своими друзьями и наставниками похищает проститутку, потом коллеги ее насилуют, расчленяют (герой носит пакеты, чтобы складывать части тела) и выкидывают в разных местах города. Все это показано с отрешенностью стороннего наблюдателя или даже кинозрителя, вынужденного смотреть скучное кино. Мендоза — один из тех, о ком будут говорить после фестиваля, и журнал "Кайе дю синема" назовет его (а может, после "Сервиса" уже и назвал, не знаю) открытием. По мне, это подростковые эксперименты человека, который пока (или вообще?) не может управлять простыми эмоциями на экране и вынужден пользоваться "шокирующими" костылями.
Гораздо интереснее "Independencia" Райа Мартина, показанная в "Особом взгляде". Филиппинец вышел на сцену перед фильмом и сказал, что готов умереть за кино. Его фильм о семействе, спрятавшемся в лесу от войны, — последовательная стилизация под кино начала века, с вырисованными задниками, мерцающим светом и рвущейся пленкой вместо титра "прошло десять лет".
И давно хотела сказать пару слов про "Мать" Бон Джун-хо. Это такой чернушный детектив, где, как в нашем любимом "Хосте" того же автора, действуют дурачки и блаженные. Городского дурачка обвиняют в убийстве школьницы, и мать дурачка, не веря, что сын на такое способен, предпринимает собственное расследование. Ее просят "никому не верить", потому что все вокруг все придумывают, а сын не в состоянии ничего вспомнить. Самое интересное, что все важные события происходят в правой части экрана. Куда там надо смотреть, когда вспоминаешь, налево? А когда выдумываешь — направо? Зрители "Матери" смотрели направо. Все это выдумки.
Лидия Маслова о 62-м Каннском фестивале. День шестой
Самым увлекательным событием шестого дня Российского павильона можно считать начало его разборки на составляющие: сотрудники запаковывают в картон макет киностудии RWS, украшавший павильон все время его существования. Выглядит макет как такая серая картонная коробочка, обсаженная маленькими искусственными деревцами, а на крыше ее стоят игрушечные вертолетики. Занимает это чудо примерно два квадратных метра, что должно, видимо, символизировать размах производственных мощностей RWS. Вот сейчас как раз сотрудницы павильона обкладывают его скомканной бумагой для безопасности транспортировки, а я предлагаю облить его виски и поджечь.
Из одушевленных предметов, которые сегодня развлекали павильонную публику, главным оказался создатель фильма «Царь» Павел Лунгин, которого организаторы склоняли к тому, чтобы он дал мастер-класс, но все-таки уломали на пресс-конференцию. «Скажите мне, что я должен сказать, и я тут же скажу», — обреченно начал режиссер Лунгин свое выступление.
Присутствующих первым делом заинтересовало, как удалось достичь такого исторического реализма, а также не пострадал ли использованный в съемках медведь. Павел Лунгин рассказал, что реализм был достигнут преимущественно за счет актерской фактуры, а медведя своего охарактеризовал как уникальное животное, чуть-чуть отсталое и впавшее в детство, поэтому любящее играть, чем, собственно, и занимались актеры с ним на съемках, в том числе и маленькая девочка, которая укрощает его иконой. Главное, что потребовалось в работе над образом медведя – это вставить ему зубы, повыпадавшие от пристрастия к сладкому.
Попросив закончить «уголок юного натуралиста», Павел Лунгин получил и вопрос, касающийся человеческого участия в создании «Царя», в частности, о сценарии пермского писателя Алексея Иванова. По словам режиссера, в сценарии были слабости, которые он не смог преодолеть, но главное, что удалось – это простая история сложных отношений между Иваном Грозным и митрополитом Кириллом. Отвечая на вопрос, что же все-таки, по его мнению, не получилось в «Царе», автор заметил, что это такое же сложное внутреннее дело, не поддающееся объяснению, как попытка объяснить кому-то постороннему, почему у тебя не работает печень. Попеняв сценарию Иванова на «длинный разгон», из-за которого сюжет начинается несколько раньше, чем хотелось режиссеру, Павел Лунгин похвалил его за удачный финал: ему кажется, что финальная реплика Ивана Грозного «Где мой народ?» — это такая мощная «шекспировская» фраза, которая выражает величайшее одиночество и несчастность тирана.
Отдельно Павел Лунгин прошелся по «Ивану Грозному» Сергея Эйзенштейна, который представляется ему абсолютно непсихологичным и показывающим исключительно внешнюю сторону царя – а как только во второй части Эйзенштейн попытался вникнуть в психологию своего героя, это было мгновенно пресечено заказчиками картины (а именно И.В.Сталиным), и автору пришлось выходить из положения, углубляясь в формальную сторону и создавая эстетическое высказывание, которое Лунгину напоминает китайскую оперу.
В общем, Павел Семенович все излагает очень грамотно и верно, чем очередной подтверждает разделение режиссеров на тех, которые сами не понимают, про что снимают, но зато совершенно сносят крышу своими произведениями, и на тех, которые все очень прекрасно осмысляют и формулируют, но оставляют зрителя в равнодушном уважении к техничности и профессионализму, но не более того.
"Канны. День седьмой: Лунгин" 
Алексей Тарасов
(На самом деле фильм Лунгина шёл на 5
день фестиваля) Прим. редактора"очень неприятно, царь
Вчера зеваки оккупировали заграждения вокруг входа в отель «Карлтон», который посыпали искусственным снежком в честь презентации «Рождественской песни» Роберта Земекиса с Джимом Кэрри. Лично я даже не стал забирать приглашение на круглый стол. Джим Кэрри? На це немае часу.
Вместо того чтобы еще раз искупаться, черт дернул пойти на «Царя» Павла Лунгина, рассказывающего о том, как царь Иван Грозный (Петр Мамонов), вконец осатаневший от паранойи, возвел в сан московского митрополита соловецкого игумена Филиппа (Олег Янковский), у которого от злодеяний государя полезли глаза на лоб.
Русские «Царя» очень хвалят (ну еще бы), а я, может быть, сидел слишком близко к экрану, но не увидел ничего, кроме бутафорских бревен, оглушительно орущей массовки и одномерных персонажей в исполнении выдающихся актеров. Мамонов все время делает страшные глаза. Янковский играет монотонный испуг. Охлобыстина можно было бы и пораньше спалить на костре.
Как-то не очень верится, что господин Лунгин, всю жизнь снимавший светское кино («Такси-блюз», «Свадьба», «Олигарх»), вдруг неожиданно переменился и теперь второй фильм подряд тычет зрителю иконами в лицо и сочиняет диалоги на основании Святого Писания. Возникает ощущение, что он просто следует конъюнктуре рынка, после того как «Остров» с его быстрорастворимой духовностью неожиданно стал большим хитом.
Оно-то ладно, Лунгин в «Особом взгляде», а вот как в конкурсную программу попал «Преодолеть» Марко Беллоккио – тайна сия великая. Это средней руки коммерческая драма, типа «Папы Джованны» из прошлогодней Венеции, о женщине, которую до такой степени очаровали пылкие речи Бенито Муссолини, что она родила ему сына. Первую треть фильма дамочка целуется с Муссолини взасос, прерываясь только на то, чтобы продать недвижимость и драгоценности и принести любимому мешочек денег, а оставшееся время умоляет медсестер разных психушек передать ее письма Дуче лично в руки. На фоне Беллоккио не взятые в конкурс «Тетро», «Мать» и новый Джармуш выглядят просто издевательством.
У меня требуют подробности о последнем Кене Лоуче. Что ж, извольте.
Почтальону Эрику Бишопу за пятьдесят. Его приятель по работе приносит книжку по медитациям: нужно закрыть глаза и представить, что стоишь лицом к лицу со своим кумиром. У почтальона это Эрик Кантона, легендарный форвард «Манчестер Юнайтед» французского происхождения, которому он перессказывает свои беды. В кульминации два автобуса вооруженных битами футбольных фанов в масках Кантона обливают краской двух бандитов с намерением выложить запись этого действа на ютьюб. Вряд ли это вторая Пальм д’ор, но все очень радовались и смеялись.
Пойду-ка я на Альмодовара."
Роман Волобуев "Афиша"
Irreversible
Видел живую Анну Карину — очень старенькую, какую-то совсем неприкаянную, до неприличия счастливую от того, что про нее кто-то вспомнил; пришла смотреть отреставрированного «Безумного Пьеро», просидела до конца, вцепившись в локоть Косты Гавраса. Совсем не хочется знать, что у нее в голове творилось.
По идее, надо было почувствовать какой-то банальный набор прекрасных вещей: вот сидит через два ряда старушка, смотрит на себя двадцатилетнюю, человек недолговечен, кино бессметрно, ля-ля-ля. Но штука в том, что «Пьеро», который как бы кульминация годаровского штурм-унд-дранга, библия дебютантов и так далее, удивительно с годами раздражать начал. Они его еще вычистили идеально, вернули все эти анилиновые цвета, убрали зерно; полное ощущение, что его не Годар сорок лет назад снял, а режиссер, не знаю, Волошин только что.
Там осталось, конечно, обаяние физиономий, танцы, все сцены с карликом по-прежнему прекрасны. Но главное, святая святых — годаровская семантика, выглядит каким-то хипстерским фуфлом. В недавнем «Я всегда хотел быть гангстером» (замечательном) в эпилоге Анна Муглалис и носатый человек с усами гениально играют годаровскими тропами — он на нее наставляет пистолет, она предлагает поменяться и наставляет на него, потом они идут по обочине, и это так остроумно, легко, здорово. А в оригинале все те же игры, ничего, кроме желания зажать уши, не вызывают. Эти разговоры обывателей, это «это я не тебе, это я обращаюсь», эта «История изобразительного искусства» — весь фильм открытая на одной странице. Знаменитая сцена с Сэмом Фуллером — «кино это поле боя» etc. — в детстве это воспринималось (как Годар и планировал, видимо) как передача эстафеты, а сейчас почему-то кажется, что еще секунда — и Фуллер Бельмондо вломит: он же стоит с телочкой, устал, курит, думают про дела, а тут какой-то французик с фамильярностями: «Я хочу знать в точности, что такое кино» — черт, да за это сразу в лицо бить надо, ну или отойти в другой угол с недоумением.
Считается, что Годар свои старые фильмы не любит обсуждать, потому что ревнует к себе молодому. А мне почему-то кажется, ему за какие-то их моменты просто немножко стыдно.
Кто трибуны покидает, тот пидор
Выдержал 40 минут конкурсного Кена Лоача; называется «В поисках Эрика», лирическая комедия в духе позднего Данелии: мизантропу-пролетарию, который просрал свою жизнь, является призрачный футболист Кантона и учит его быть счастливей. Ужасно мило все, четверть метража отдана под повторы любимых голов, в зале все дико умилялись. Я за этот фестваль только с одного фильма ушел (про иранских хипстеров) и тут до последнего держался, но когда Кантона сказал: «А вообще я люблю играть на трубе» — и начал ее вытаскивать из-за пазухи, решил, что все, к дьяволу, хватит. Лучше еще посмотрю, как расчленяют кого-нибудь, это как-то проще выдержать.
Кстати, про расчленения — вот два как бы полярных абзаца про Триера, если кому интересно:
Медведев во «Времени новостей»: «Когда позвонки Бьорк хрустели в петле, мы содрогались от ужаса. Когда Грейс уничтожала подлый Догвиль, мы торжествовали. Сейчас просто хихикаем» —
И то и другое вполне правда.
Канны. День шестой: Триер Алексей Тарасов
Понедельник, 18 мая 16:05 улыбайтесь,
это всех раздражаетНа вопрос, какую реакцию на «Антихриста» он ожидает, Триер ответил: «Нас, наверное, убьют». И действительно, сейчас многие от него отвернутся.
Вспомним, с чего все начиналось. Пошли слухи (их, я думаю, распространял сам Триер), что «Антихрист» станет самым коммерческим проектом режиссера, чуть ли не хоррором для мультиплексов, потому что ни «Мандерлей», ни «Самый главный босс» денег не собрали, а жить на что-то надо. Можете быть уверены, что «Антихрист» не двинется дальше полуночных сеансов в артхаусных залах в Париже, откуда разгневанная публика будет выбегать, размахивая кулаками.
Фильм открывается сценой секса в душе и летящим из окна ребенком под арию из «Ринальдо» Генделя. Убитую горем мать (Шарлотта Генсбур) ее муж психолог (Уиллем Дефо) отвозит в домик в лесу, где пробует вправить ей мозги, но вместо этого мозг и другие части тела ему выносит она. Выглядит эзотерическим хоррором с цитатами из «Пилы» и «Некромансера-2», по факту являясь глумливой многослойной притчей о подлой женской природе, «Молотом ведьм» новых времен.
Понятно, что Триер стал заложником своего образа провокатора и шокотерапевта, которому приходится все дальше выходить за рамки, push the boundaries, но если хладнокровно разобрать кино, получается, что шокирующих сцен всего-навсего две: Генсбур с ножницами и Генсбур с поленом. Триер мог бы запросто обойтись без сопутствующих этим сценам крупных планов, но делать этого не стал, и самое обидное, что он решил выступить вот так в лоб
Нетрудно представить, как Триер хихикал, когда все это сочинял – посвящение Тарковскому (оператор действительно один в один «снимает» Рерберга) и какую-то дурацкую мифологию с вороной, оленихой и лисицей, говорящей «Всем правит хаос». Да и название «Антихрист» - тоже для смеху, детей пугать. Впервые за хихиканьем, которым Ларс всегда прикрывался, почти никто ничего не расслышал.
На пресс-конференции у Ларса нервно тряслись руки, он перво-наперво провозгласил себя лучшим режиссером на Земле и не ответил серьезно ни на один вопрос.
Канны. День шестой: Лоуч Алексей Тарасов
Понедельник, 18 мая 11:05 мяч в игруНа крыше соседнего трехзвездочного отеля ночью была вечеринка с визгливой рок-группой, которая до самого рассвета играла кавер-версию When I Was Seventeen Фрэнка Синатры. Как же они достали.
Только что в «Люмьере» искупали в овациях «В поисках Эрика» Кена Лоуча, нетипично духоподъемную для этого автора гуманистическую историю о влюбленном в свою первую жену почтальоне, который спас своих сыновей от бандитов, следуя советам воображаемого друга, футболиста Эрика Кантона.
А «Антихриста» фон Триера вчера освистали. На премьере было смертоубийство – пришли вообще все, у кого есть пресс-бейджи, а все начался с того, что солнце, палившее целый день, вдруг зашло за тучи.
Подробности позднее. Я побежал к Бон Джун Хо.