Каннский фестиваль 2009 в лицах
Статистика, история и подробности фестиваля
2008 2007 2006 2005 2004 2003 2002 2001 2000
Источники:
Роман Волобуев "Афиша"
Всё о Каннском кинофестивале Текст: Ксения Рождественская (Блог film.ru)
Валерий Кичин, Канны 
Блог: Алексей Тарасов Старший редактор журнала "Афиша"
Юрий Гладильщиков:
Каннский дневник. День второй, 14 мая 2009-го
May. 15th, 2009 | 12:07 pm
Китайский гомосексуализм и британская педофилия
* Несомненно главным событием дня стало для некоторых моих отечественных коллег открытие на каннском рынке российского павильона. Но я думаю, что лучше и подробнее меня о нем напишет на сайте «Коммерсанта» Лида Маслова, которая и привезена на Круазетт администрацией павильона, чтобы освещать его деятельность. К тому же, по правде сказать, на открытии я не был. Был в кино. О кино и поговорим.
* Лично я доволен первыми конкурсными фильмами. Можно сделать и первый вывод о тенденциях Канна-2009. Канн привечает скандальные темы. Но только при том условии, что они облачены в артистическую упаковку.
* ФИЛЬМ № 2 (конкурсный) – Spring Fever китайца Лу Е (наверное, логично перевести как «Весеннее обострение»). Лу Е, между прочим, очень хороший режиссер. Среди прочего он снял шедшую у нас в ограниченном прокате «Реку Сучжоу», замечательную и своим эротизмом (не прямым, замаскированным), и документальным изображением современного Шанхая с черного хода – со стороны дебаркадеров, приречных улиц и баров, переполненных торговцами контрафактным товаром.
Потом сделал «Летний дворец» - китайский вариант некогда знаменитого фильма Фила Кауфмана «Невыносимая легкость бытия». В обоих случаях в сердцевине сюжета - революция и секс. У Кауфмана это был 1968 год в Праге. У Лу Е - это пекинский университет конца 80-х и площадь Тяньанмэнь, где раздавили танками две тысячи протестующих студентов. События на площади показаны намеками, но фильм все равно вызвал цензурный скандал в Китае.
У «Весеннего обострения» тоже вроде бы проблемы с цензурой, поскольку в нем несколько откровенных гомосексуальных сцен. Впрочем, история с китайкой цензурой какая-то темная. Почти каждый год в Канне есть фильм, который в Китае вроде бы запретили. У режиссера появляется имидж диссидента. Фильму обеспечено повышенное внимание. Может, китайские цензоры, на самом деле, ушлые рекламные агенты?
:Фильм поражает даже не любовными сценами с участием мужчин, а тем, насколько спокойно, как само собой разумеющееся (это в Китае-то!), демонстрирует любовный многоугольник жена – ее муж – его любовник – новый любовник любовника, который при этом еще и любовник жены. В какой-то момент я запутался в этих любовниках. Вроде бы мы уже различаем китайские лица на экране, не все китайцы теперь для нас на одно лицо, но слишком уж много в фильме этих любовников. Все вдобавок примерно одинакового возраста за двадцать и одинаковой – стройной – комплекции. Как выяснилось после просмотра, запутался не я один. Вопрос, кого именно в фильме зарезали, а кто зарезался сам, породил в кулуарах пресс-центра бурную дискуссию.
Наверное, это и не важно. Главное в фильме страсти, атмосфера: все предельно реалистично, снято ручной камерой в давнем стиле датской «Догмы». Правда, в фильме красивая закадровая музыка, а догмы «Догмы» запрещали использовать такой дешевый спекулятивный прием. Означает ли появление в конкурсе картины Лу Е, что Канн дрейфует в сторону Берлина, где очень любят прогрессивные, политически важные темы и, в частности, тему гомосексуализма? Не означает. Картину Лу Е (тут возвращаюсь к теме, которую уже затронул) отобрали, я уверен, прежде всего за то, что она артистична. А доля скандальности и провокации никакой современной картине не помешает.
* ФИЛЬМ № 3 (конкурсный) – Fish Tank англичанки Андреа Арнольд. Название дурацкое. Исходя из некоторых деталей фильма его, похоже, надо трактовать как «Зарыбленный пруд» - пруд и рыба в фильме, по крайней мере, встречаются, а вот танков там точно нет. Таким же дурацким было название первой полнометражной картины Арнольд Red Road, после которой ей удалось мгновенно попасть в избранный круг любимых Канном режиссеров. Оба фильма – жесткие психологические драмы. В обеих есть минимум одна крутейшая сцена. В Fish Tank’е главная крутизна в том, что 15-летняя девочка влюбляется в нового бой-френда своей достаточно молодой матери. И в итоге то ли она его, то ли он ее – в общем, своего они добиваются.
Но опять-таки это скандал не ради скандала. Никакой темы педофилии в фильме нет. Девочка, кстати, никак не Лолита, а взрослая такая барышня: я бы вообще дал ей не 15, а все 22. Если отвлечься от жестких сцен (а собственно, чего от них отвлекаться?), то Fish Tank – классический роман воспитания с близкими всем по обе стороны Ла-Манша темами «легко ли быть молодым» и «все умрут, а я останусь».
Англичане очень любят делать кино про ординарных, небогато живущих людей – девочка весь фильм носит одни и те же серые мешковатые спортивные штаны. Если верить английскому кино, то все британские подданные обитают исключительно на окраинах, в хмурых многоэтажках, которые, по аналогии с хрущевками, надо, наверное, величать тэтчерками, может, блэрками или гордонбраунками. Но удивительная штука: наблюдать на экране за этими людьми, за этой девочкой удивительно интересно. По крайней мере, в фильме Арнольд.
По форме же – опять «Догма» или, если хотите, Дарденны. Даже закадровой музыки никакой. Темы в кино, может, и меняются. Но что касается киноформ, но выходит, что ничего свежее и актуальнее «Догмы» по-прежнему нет. Хотя ей скоро пятнадцать лет стукнет.
*
Сегодня на фестивале сплошь фильмы мэтров: Чхан Ук-Пака, Гондри, Энга
Ли, а также Джейн Кемпион, в которую, по правде сказать, верю не
слишком. Даже ее знаменитое, победившее в Канне «Пианино» на две трети,
мне кажется, обязано своим успехом музыке Наймана.
Роман Волобуев "Афиша"
Рыба-танк
Непостижимым образом, несмотря даже на внезапную встречу в сумерках с режиссером Хомерики, не проспал утренний показ конкурсного кино Fish Tank (постесняюсь привести подходящие по контексту варианты перевода, выберите сами) про готическую телочку из Кента, которая рубится под хип-хоп на балконе пролетарской многоэтажки, и сперва всех ненавидит, потом влюбляет, потом немножко топит маленькую девочку — чуть длинновато и немножко слишком по-девичьи, но снято мощно плюс поразительно красивые для kitchen-sink-драмы герои. Вообще, редкий случай, когда в кино жизнь рабочих окраин показана скорее с хорошей стороны: девочки, пивко, купаться, Бобби Уомак на магнитоле.
Также почти до конца посмотрел комедию (как мне показалось) про иранских музыкальных хипстеров, которые сидят в ковбойках под портретом Кобейна, поют на фарси что-то типа Scorpions, утверждают притом, что это инди-рок, и мечтают уехать в Лондон, потому что Ахмадинеджад не дает самовыражаться. Редкий случай, когда хочется солидаризироваться с Ахмадинеджадом. Там, впрочем, была одна удачная шутка — герои приходят подделывать загранпаспорта, и им зачитывают прайс: фальшивая шенгенская виза — $10000, фальшивый вид на жительство в Афганистане — $5.
А касательно режиссера Хомерики хочется сказать, что выражение
«любимец Канн», которое к нему вместо имени приставлют в советских
газетах, оказалось святой правдой: он когда тут идет по улице, даже
если ночью, к нему все бросаются обниматься — дети, постовые, арабские
гангстеры-пидорасы, водители грузовиков. Поразительно. Меня пару раз
тоже по ошибке обняли.
Не смотри на зад
К слову про Монику Беллуччи — видел неописуемое совершенно кино «Не смотри назад», второй режиссерский опыт озоновской сценаристки Марины Де Ван, про то, как Софи Марсо превращается как раз в Беллуччи. У нее какой-то сложный нервный срыв на почве творчества и детской травмы: сперва ей кажется, что муж стол на кухне передвинул, потом пытается любимую рубашку надеть, а та на груди не сходится, потому что сиськи стали от Моники, смотрит в зеркало, а правая половина лица — тоже от Моники. Потом еще страшнее — она минут 15 бегает в таком формате, что подбородок и рот у нее свои, а нос и глаза — Беллуччины. А муж занят организацией ретроспективы Вуди Аллена и ничего не замечает.
Drama in verse, what could be worse
«Тетро», как ни прискорбно, — идеальный кандидат для издательства «Мануций» из известного романа: дорогущая бумага ручной работы, шрифт на заказ, виньетки дьявольской красоты, тираж 30 экземпляров за счет автора, чтоб дарить родственникам и партнерам по отельному бизнесу. Самое удивительное — насколько у Копполы отрефлексированно, сознательно и, кажется, добровольно происходит переход от, в общем, довольно симпатичной, скромной и потенциально живой истории (которой фильм кажется первые минут сорок) в во всех смыслах фантастическую графоманию. Он сперва как бы иронизирует над собой в искусстве: Винсент Галло играет якобы великого драматурга, который никому не показывает свою единственную пьесу, но зато всем дико хамит, — окружающие крутят пальцем у виска, говорятся какие-то остроумные вещи про пошлось и глупость, думаешь, ну старик по крайней мере все правильно понимает. А потом он бац — и устраивает все то, над чем только что шутил: зафигачивается воображаемая тетральная постановка, выходит Кармен Маура в роли главного критика планеты и говорит: «То, что ты написал, заставляет всех молодых авторов выглядеть жалкими эпигонами». А герой ей: «Да плевал я на твои похвалы». Ох, ох. Ну, видимо, если бы Коппола действительно вернулся, это слишком хорошо бы было — в природе так не происходит.
Зато нащупалась тема, которая, кажется, будет объединять картины этого фестиваля — имена животных: в иранском фильме был попугайчик Моника Беллуччи, у Копполы собачка по имени Проблема.
Кстати, у Копполы в «Тетро» есть смешной момент — младший из героев никогда не слышал про Аву Гарднер, зато с детства любит Пауэлла и Прессбургера. Я на этом месте сперва поморщился: ну зачем так нарочито, а ближе к финалу понял, что это такой жест вежливости — там у него в театральной части из «Сказок Гофмана» и из «Красных башмачков» довольно много понадергано, в частности, один в один повторен фокус с прибойной волной на сцене:
Вот, кстати, еще одна причина, по которой Коппола не впишется к молодым
волкам. У него такой постмодернизм стал старомодный, он не может что-то
украсть и не раскланяться.
Еще мне последние два дня вот что не дает покоя. В «Тетро» Винсент Галло периодически ходит, прижимая к груди рукопись великой пьесы (которая потом заставит младшее поколение устыдиться), так она, очевидным образом, исписана словом «х...й»:
